Миллионы людей еженощно сражаются с бессонницей. Тони Парсонс считает, что в нашем мире круглосуточного ТВ, интернета и соцсетей полная отключка мозга превратилась в одну из самых дефицитных ценностей.
Мы не спим, потому что ночью можно заниматься более интересными вещами. Мы не спим, потому что слишком много выпили или съели на ночь, потому что надо ответить двадцати друзьям в фейсбуке. Мы не спим из-за переизбытка кофеина в крови. Мы не можем уснуть, потому что рядом сопит и ворочается другое человеческое тело. Потому что потянули мышцу в спортзале. Потому что слишком рано легли. Или слишком поздно. Или потому что стрессуем из-за вечного недосыпа. Или, или, или. Но главная причина, по которой мы не спим, проста. Сон никогда не приходит по первому зову. Сон — это кошка, которая гуляет сама по себе; красотка в баре, которую чем меньше мы любим, тем легче нравимся мы ей; получка, которую вечно задерживают. Почему мы не спим? Да потому что никто больше не спит на этой планете.
Сон — это новый секс. Вопросы, которыми мы нынче терзаем друг друга на предмет сна, живо напоминают пубертатный пацанский набор: «Как долго?», «Нормально — это сколько?», «Как сделать так, чтобы подольше?»
Насколько вообще оправданна наша одержимость восемью часами непрерывного сна — этим святым Граалем правильного режима? Существует теория, утверждающая, что типовое биорасписание современного человека (ложимся спать, спим восемь часов, встаем, идем на работу, приходим домой, ложимся спать, и так до пенсии) есть не что иное, как ненатуральный конструкт нового времени. Ну, что-то вроде британского закона о лицензировании питейных заведений, который был принят в начале Первой мировой для того, чтобы рабочие военных заводов перестали приходить на работу с бодуна, пьяными или прогуливать свою смену вообще. Эта теория гласит, что до промышленной революции наши предки не испытывали никаких проблем со сном — просто потому, что не относились к нему как к священному временному отрезку, который непременно нужно втиснуть между полуночью и завтраком.
В своей книге «Спящие массы» Мэтью Вольф-Мейер утверждает, что потребность в восьмичасовом сне не есть неотъемлемая часть человеческой природы, скорее — продукт индустриализации развитого общества. В дофабричные времена люди наслаждались двумя периодами сна еженощно, не считая спонтанных эпизодов вроде послеобеденного опочивания. Вольф-Мейер пишет: «Люди спали в более прерывистом ритме, двумя или более отрезками за день».
Как только солнце скрывалось за горизонтом, наш предок заваливался на боковую. Через несколько часов он пробуждался — читал, ел, пил, курил, общался с домочадцами, занимался сексом. Приятно утомленный духовно и физически, снова ложился спать. Лет эдак 150 назад труд мигрировал с полей на заводы, из деревни в город, и старые порядки (сна в том числе) были забыты. «Консолидированная, непрерывная модель сна связана с утверждением других временных отрезков дня — прежде всего рабочего времени, — продолжает Вольф-Мейер. — Такая модель является продуктом промышленного рабочего дня, который изначально имел продолжительность целого светового дня, от 12 до 16 часов, и только к началу XX века установился на восьмичасовой отметке».
Наша бессонница тем временем лишь прогрессирует — прежде всего из-за того, что рабочий день в наше время благодаря новым коммуникациям, по сути, не заканчивается никогда. Каждый третий британец, по последним опросам, имеет проблемы со сном. Но разве только каждый третий? Около половины американцев от 13 до 64 лет плохо спят большую часть недели. Только половина? Избитая истина гласит, что мы проводим во сне треть жизни. Горькая, невыспавшаяся правда утверждает другое: треть жизни мы проводим, пытаясь уснуть. Бессонница — известный симптом депрессии. Ирония в том, что мы постоянно переживаем по поводу собственной бессонницы. Стрессы, прессинг на работе, вечные домашние заботы и тревоги пропитывают наши ночи липким холодным ужасом. Ужасом, который окончательно накрывает в тот момент, когда мы начинаем понимать, что уже больше не уснем и с завтрашними проблемами придется разбираться в коматозе недосыпа.
Бессонница породила собственный язык, и мы все прекрасно говорим на нем. «Электронный закат» — сакраментальный момент, когда мы закрываем ноутбуки и вырубаем на ночь мобильники. «Полусонница» — продолжительный, прерывистый и в результате бессмысленный сон. Наконец, «сон-газировка» — термин, придуманный доктором Нериной Рамлахан, автором книги «Устал, но возбужден». «Мои пациенты именно так определяют свое состояние, — говорит доктор Рамлахан. — Они не отдыхают во сне, потому что их набитый информацией мозг продолжает активно функционировать». Всем знакомо такое состояние. Поэтому все большую популярность набирает термин «гигиена сна» — набор очевидных условий для нормального сна вроде здоровой физической усталости и спокойной головы.
И тем не менее «полноценный» сон нужен не всем. Существует «неспящая элита» — аристократы бессонницы, дерзновенные и неутомимые натуры, которым достаточно несколько часов для того, чтобы перезагрузиться и продолжать покорять мир. Леонардо да Винчи никогда не тратил на сон больше пяти часов кряду. Для того чтобы трижды победить на выборах, Маргарет Тэтчер хватало четырех часов; когда боевики ИРА взорвали «Гранд-отель» в Брайтоне, «железная леди» выжила только потому, что в три часа ночи работала над речью. Наполеон, Флоренс Найтингейл и Томас Эдисон — неспящая элита прошлого. Мадонна, Билл Клинтон и Дэн Браун — достойные наследники.
Как им это удается? Исследования показывают, что короткий интенсивный сон качественнее долгого прерывистого: вместо восьми часов возни и перекладывания подушек «малоспящие» получают четыре часа полноценного мозгового отдыха. Профессор Центра изучения сна при Университете Лафборо Джим Хорн поясняет: «Объем сна, необходимый каждому, измеряется количеством времени, достаточным, чтобы в течение дня не чувствовать сонливость». Например, разным животным нужно разное количество времени. Питон спит восемнадцать часов, жираф — меньше двух. Слон давит на массу смешные четыре часа, в то время как тигру подавай все шестнадцать. У людей — та же картина: нам нужно от четырех до одиннадцати часов, в среднем — чуть менее восьми.
Официальный рекорд бессонницы — 264 часа, одиннадцать дней и ночей — был установлен 17-летним калифорнийцем Рэнди Гарднером в 1965 году. Мой максимум — трое суток; зато в бытность молодым музыкальным журналистом NME я марафонил регулярно. После третьей бессонной ночи безумие подбирается совсем близко: галлюцинации становятся обычным делом и кажутся вполне реальными.
Доктор Уильям Демент, исследователь сна из Стэнфорда, писал, что на десятый день эксперимента Гарднер все еще был в состоянии выиграть у него партию в пинбол. Зато когда на одиннадцатый день юношу попросили, начав с сотни, вычитать из нее по семерке, он остановился на шестидесяти пяти, поскольку успел забыть, чем он вообще занимается. Также ему начало казаться, что он звезда американского футбола, а уличный знак — это живой человек. Что и требовалось доказать: отняв у человека сон, вы быстро сведете его с ума. За последние полвека рекорд Гарднера был побит неоднократно, но эксперимент над ним остается самым известным благодаря широкому освещению в прессе.
Когда опыт был завершен, Гарднер проспал пятнадцать часов, а потом колобродил всю ночь. Типичный пример «булимии сна» — наверстывания упущенных часов отдыха, результатом которого становится очередное нарушение естественных ритмов организма. Именно поэтому каждый час бессонницы ложится на нас тяжелым грузом — его нельзя вернуть, как ни старайся.
Бессонница — крупный бизнес: только в США существуют две тысячи клиник, специализирующихся на ее лечении. Посвященные ей книги — отдельный жанр поп-медицинской литературы: «Отчаянные поиски сна: лечение бессонницы от а до я» Джона Видмана, «Попрощайся с бессонницей» Грега Джейкобса, «Заснуть без усилий: невероятное новое лекарство от бессонницы и хронических проблем со сном» Саши Стивенс. Нам впаривают травяные таблетки, вибрирующие матрасы и онлайн-курсы когнитивно-бихевиоральной терапии для перепрограммирования воспаленного мозга; полуночные настойки ромашки, таблетки валерьянки, мелатониновые спреи, «мозгорелаксаторы» для мочек уха, гипнотизирующие эппы для iPad и батареи ароматерапевтических масел, благоухание которых непременно отправит вас прямиком в объятия Морфея.
В результате вся эта ритуалистика, скорее всего, не возымеет эффекта, ибо является прежде всего функцией вашего неверия в свою способность уснуть. Ученые называют это поведением, подтверждающим бессонницу. Глубокий восстанавливающий сон не вернется после принятия волшебного снадобья: нас нельзя отключить, ибо мы люди, а не ноутбуки. Нас создал Господь Бог, а не Стив Джобс. Все, что мы можем, — это потихоньку успокоиться. Поэтому не давите на себя; научитесь естественным путем дарить отдых телу и мозгу. Возьмите в толк все разнообразие сна и его фаз — фаза быстрого сна, фаза медленного сна, глубокий сон, «настоящий сон» — и их соответствие уровням восстановления сил организма. Почему мы не спим? Слишком сильно стараемся уснуть.
Кто-то умный сказал, что сон приходит только при должном отсутствии лишних усилий. Гигиена сна — полезная вещь: ваш персональный электронный закат, запрет на вечерний кофе, диета «ешь то, что необходимо, а не то, что хочется». Но главное: не желайте сна слишком рьяно, спите, как наши предки — когда это нужно организму, а не будильнику. Расслабьтесь, и кошка, нагулявшись, приползет к вам на колени, красотка в баре сама попросит телефончик, а зарплату дадут, как обещали.
Автор: Тони Парсонс
Источник: http://www.gq.ru/magazine/columns/49635_pochemu_my_vse_boremsya_s_bessonnitsey.php
БУДЬ В КУРСЕ СОБЫТИЙ!
Подписывайся на #СобытияТюмени в Telegram, Facebook, Instagram, Вконтакте, Одноклассники